Кто сказал, что твой свет лучше моей тьмы?
Тебя с твоими ключами слышно на той стороне. Коридора, конечно. Ну здравствуй, садись, разливай. На дворе пятница, а я как раз видел тебя во сне, так что жду с утра. Какая сегодня дрянь?
И всегда-то вас трое. К чему кактус в таком кругу? Разумеется, ада. Твои мысли легко прочесть. Ты, странная птица, даже глаз не стремишь к потолку. Потому ли, что все облетел, куда мог долететь? Ведь в раю, как ты сам говорил, и деревья, и шишки – есть.
Да, я тоже вижу его, твою неживую Тень с живыми глазами. В тебе примерно две трети него, в нем – тебя, говоришь? Он поэтому не улетел? Даже мне непонятно, кто призрак, вы слишком одно. Не гляди своим грустным космосом, не пугай мне детей;
Хочешь – плачь, только тихо, а то всякие налетят, растревожат ночную тьму – станет холодней. «Почему, – говорит, – мне нигде не найти ключа, чтобы снова вернуться в солнечность детских дней?
Где нас было двое, похожих даже в рисунке вен. Ниточки связаны, как пелось где-то. Никто не мог разглядеть границу переплетения наших рук. Я его знал на «отлично», от ломких костей и бесцветных губ, до тех страниц в книгах, где он загнул уголок. Как картограф – все его горизонты, вдоль или поперек.
Он меня так же. Нас было по умолчанию – два. Нас же Бог предоставил в комплекте, в один живот к матери одной. Как же ему приведеньем теперь не ходить за мной, если у нас на двоих три ноги и одна судьба?»
И – ты слышишь? – сердце мое пропускает удар. И еще, и еще. И дышать приходится невпопад. «Не могу видеть твоих слез. Может, скромный дар сможет утешить терпкий их водопад? Чтобы не лился из глаз твоих колдовской отвар?»
Хочешь – однажды солнечным утром ты проснешься другим? Семилетним, счастливым, со светлою головой. Он будет под боком, будто ты не жил в одиночестве до седин. Что ты тогда изменишь, как все перестрочишь? Как поцелуешь в лоб и стиснешь его ладонь? Поскорей забывай, как был ты потом один. Только не потеряй его больше. И от счастья не задохнись.
Ходить тебе этими коридорами, как тогда. Все сызнова – это так страшно, но ты хотел. Растить цветы, писать себе письма, стелить постель, что-то менять для будущего, что захочется – каждый день. Неизведанность ведь нипочем, когда в руке у тебя не тень, а живая его рука?
(c) Еще чайку?
И всегда-то вас трое. К чему кактус в таком кругу? Разумеется, ада. Твои мысли легко прочесть. Ты, странная птица, даже глаз не стремишь к потолку. Потому ли, что все облетел, куда мог долететь? Ведь в раю, как ты сам говорил, и деревья, и шишки – есть.
Да, я тоже вижу его, твою неживую Тень с живыми глазами. В тебе примерно две трети него, в нем – тебя, говоришь? Он поэтому не улетел? Даже мне непонятно, кто призрак, вы слишком одно. Не гляди своим грустным космосом, не пугай мне детей;
Хочешь – плачь, только тихо, а то всякие налетят, растревожат ночную тьму – станет холодней. «Почему, – говорит, – мне нигде не найти ключа, чтобы снова вернуться в солнечность детских дней?
Где нас было двое, похожих даже в рисунке вен. Ниточки связаны, как пелось где-то. Никто не мог разглядеть границу переплетения наших рук. Я его знал на «отлично», от ломких костей и бесцветных губ, до тех страниц в книгах, где он загнул уголок. Как картограф – все его горизонты, вдоль или поперек.
Он меня так же. Нас было по умолчанию – два. Нас же Бог предоставил в комплекте, в один живот к матери одной. Как же ему приведеньем теперь не ходить за мной, если у нас на двоих три ноги и одна судьба?»
И – ты слышишь? – сердце мое пропускает удар. И еще, и еще. И дышать приходится невпопад. «Не могу видеть твоих слез. Может, скромный дар сможет утешить терпкий их водопад? Чтобы не лился из глаз твоих колдовской отвар?»
Хочешь – однажды солнечным утром ты проснешься другим? Семилетним, счастливым, со светлою головой. Он будет под боком, будто ты не жил в одиночестве до седин. Что ты тогда изменишь, как все перестрочишь? Как поцелуешь в лоб и стиснешь его ладонь? Поскорей забывай, как был ты потом один. Только не потеряй его больше. И от счастья не задохнись.
Ходить тебе этими коридорами, как тогда. Все сызнова – это так страшно, но ты хотел. Растить цветы, писать себе письма, стелить постель, что-то менять для будущего, что захочется – каждый день. Неизведанность ведь нипочем, когда в руке у тебя не тень, а живая его рука?
(c) Еще чайку?